Теоретическое значение работы заключается в комплексном характере исследования, позволяющего сочетание и сопоставление различных научных концепций, а также рассмотрение в свете современных социо- и психолингвистических теорий феномена инвективной лексики.
Практическая ценность исследования состоит в возможности использования его результатов в курсах по социо- и психолингвистике, культуре французской речи, а также при работе с французским кино.
Структура работы представлена введением, теоретической и практической главами, заключением, списком литературы и списком источников.
Глава I. Двойственная природа инвективы
Определение собственно лингвистической природы инвективной лексики и рассмотрение ее языкового статуса является начальным этапом в исследовании концептуальных основ сквернословия, поскольку позволяет сформировать четкое понимание обсценизмов как языковых единиц и определить их место в ряду прочих лексем. В связи с этим представляется необходимым предварить многоаспектное исследование инвективы следующим вступлением.
В современной лингвистике существует несколько определений инвективы, акцентирующих прежде всего ее оскорбительный, обличительный, снижающий характер и направленность против адресата. «Инвектива (от позднелат. «inveho» - «наступаю») – оскорбление; бранное слово; грубая, обличительная, памфлетная речь, направленная на оппонента» (ЛЭС, 1990, с. 236). «Инвектива – культурный феномен социальной дискредитации» (Можейко, 2003). «Инвектива – вид речевой агрессии, эмоционально-экспрессивная единица, обладающая свойством деавтоматизированного восприятия в сознании носителей языка» (Жельвис, 1999, с. 13).
Таким образом, инвектива в лингвистическом плане обладает рядом особенностей, обусловливающих ее специфический статус в языке. Оценивая табу-семы по шкале базовых дифференциальных признаков стилистического значения, можно сказать, что инвектива имманентно обладает такими чертами, как ненормативность, эмоциональность и спонтанность (Долинин, 1978, с. 108).
Подобно любой ненормативной, неконвенциальной единице, инвективе свойственны эмоциональность и экспрессивность. Первая связана с той субъективной, оценочной, коннотативной информацией, которая в плане содержания сквернословия довлеет соответственно над объективностью, нейтральностью и денотацией, что, в свою очередь, определяет маркированный характер ругательств, или их выделенность в потоке речи (Долинин, 1978, с. 122). Поскольку эмоция выражает «оценочное личностное отношение» (Леонтьев, 1971, с.37), то еще одной важной чертой инвективной лексики является эмоционально-оценочный компонент, выступающий, в зависимости от характера эмоции говорящего, со знаком «плюс», выражающим утверждающе-позитивное значение ругательства, либо со знаком «минус», предполагающим уничижительно-негативный смысл инвективы.
Именно в наличии у сквернословия двух диаметрально противоположных эмоциональных полюсов В.И. Жельвис видит основание обсценной энантиосемии, или «способности языкового знака выражать противоположные значения» (Жельвис, 2001, с. 134). Эта двойственность же, заложенная в основе инвективных словоупотреблений, является источником полифункциональности табуированной лексики.
Экспрессивность инвективы, т.е. «такое свойство языкового знака, в силу которого он воспринимается деавтоматизированно, непосредственно воздействует на воображение адресата и (или) на его эмоциональную сферу» (Долинин, 1978, с. 120), обусловливается мотивированностью, которая, в свою очередь, базируется на табуированности слов- «нарушителей конвенции» (там же, с.122).
Наконец, спонтанность инвективного словоупотребления, тесно связанная с эмоциональностью данной лексики, указывает на иррациональную основу сквернословия, на отсутствие некой упорядоченности и логики в табуированной коммуникации.
В связи со всем вышесказанным, представляется необходимым многогранное исследование феномена инвективной лексики, поскольку только многоаспектный анализ табу-сем позволяет выявить особенности функционирования сквернословия в повседневном общении и определить его статус в современном языке.
§1 Социально-психологические механизмы инвективного словоупотребления
Рассмотрение социально-психологических основ табуированного словоупотребления является весьма важным при изучении многогранной проблемы инвективной коммуникации, поскольку позволяет выявить двойственную природу обсценного общения на внешнем (социальном) и внутреннем (психологическом) уровнях. Настоящий параграф, таким образом, представляет собой попытку выявления механизмов многоуровневой дихотомии инвективной коммуникации.
Поскольку в данном исследовании рассматривается табуированная лексика, представляется необходимым проанализировать феномен табу и его соотношение с языковой тканью.
Общепринятым определением табу является следующее: «Табу – установление, состоящее в строгом запрете действий по отношению к определенным вещам, людям, явлениям. Запретным и опасным, с точки зрения табу, является неупорядоченный контакт между священным и повседневным» (НФЭ, 2001, с.5).
В философском ключе табу понимается как «нечто такое, что находится по эту сторону запрета, по эту сторону явленного и признанного; оно погружено в неявную заторможенность, в чуждую очевидности предопределенность, в автоматизм случайного и невольного (...)Табу – это разрыв в социальной ткани, но также и в жизни индивида, это разъятие в потоке истории, но также и в движении мысли. Табу для текста – стена, для мысли – препятствие, для истории, разума – камень преткновения(...)Но табу, содержащее в себе словесное предостережение (здесь западня, эти жесты и эти имена запретны), предполагает сообщество говорящих людей, а тем самым и действенные санкции за неизбежные нарушения запретов и пагубные последствия таких нарушений» (Рабан, 1993, с. 53 ). Эти санкции, по мнению Е.В. Любицкой, обусловлены «антисоциальностью» инвективы, которая, в свою очередь, проявляется в остром желании сквернослова нарушить эмоциональное равновесие оппонента, вызвать конфликт (Любицкая, 2002).
Табу-семы, таким образом, занимают в сознании носителя языка совершенно особое место. Являясь «камнем преткновения», «препятствием», «стеной», они служили своеобразным предупредительным сигналом, «позволявшим и отдельным людям, и всей общине строить свои отношения с окружением без опасения нарушить изначальный порядок и вызвать более или менее острый конфликт с мифическим миром» (Маковский, 1996, с. 315).
Предметное представление о времени и пространстве, а также слияние субъективного и объективного, единичного и множественного в первобытном сознании обусловливают веру язычников в то, что «произнося то или иное слово, люди воздействуют и на соответствующий предмет, подчиняя его своей воле. В связи с этим становится понятным смысл буквенной и словесной магии, стремление «засекретить» имена тех предметов и действий, которые нужно обезопасить от враждебного воздействия» (там же, с. 314). Именно поэтому, как нам представляется, табуированные словоформы, выступающие в основной своей роли, т.е. в роли оскорбления, по сей день приравниваются к действию, заключенному, в частности, в вербальной агрессии.
Современная психология предлагает ряд теорий, объясняющих феномен человеческой агрессии: этологическая, социобиологическая, филогенетическая, фрейдовская, когнитивная, социально-когнитивная и многие другие. В рамках данной работы мы рассмотрим лишь те из них, которые имеют непосредственное отношение к объекту нашего исследования и находят наибольшее число сторонников и эмпирических подтверждений.
Американские психологи склонны выделять три основополагающих фактора человеческой агрессии – биологический, социальный и психологический, - неизменно ставя во главу угла одно из этих трех оснований. Так, К. Лоренц, один из создателей этологии, расценивает биологический фактор как доминирующий и пишет по этому поводу: «пагубная агрессивность, которая сегодня как злое наследство сидит в крови у нас, у людей, является результатом внутривидового отбора, влиявшего на наших предков десять тысяч лет на протяжении всего палеолита» (Лоренц, 1999, с.32). В целом теория этого ученого сводится к рассмотрению агрессии как внутренней энергии, являющейся неизбежным свойством человеческой натуры: чем ниже уровень накопленной в организме человека отрицательной энергии, тем более сильный импульс требуется, чтобы вызвать агрессивную реакцию, и наоборот. Таким образом, если принять во внимание социальную природу табу и рассматривать его как внешний фактор, то тогда оно окажется уже не «стеной» или «препятствием» на пути свершения общественно порицаемого действия, но, напротив, «импульсом», толчком к этому действию. Подобное понимание табуированности, казалось бы, противоречит ранее принятому тезису, заимствованному у мифологов. Думается, что это не совсем так, поскольку именно такое «противоречивое» рассмотрение табу выявляет сложный диалектический характер социального запрета, суть которого можно метафорически определить как стену, высота которой пугает и отталкивает стоящего перед ней и в то же время вызывает желание ее преодолеть.
Двойственная природа социального табу в еще большей степени подтверждается фрустрационной теорией и фрейдовским психоанализом.
В психоанализе табу есть то, что вызывает "священный ужас". З. Фрейд в основе табуированности видит стремление человека к наслаждению: «Именно скрытое бессознательное наслаждение делает табуированный объект ценностью, противоречиво соединяющей священное и вызывающее ужас — перед тем, что коренится даже не в самой вещи, а в связанном с нею действии... Скрытое наслаждение, чей голос слышен во всех бессознательных запретах и во всех переносах запретов с одного предмета на другой, связано с табуированным объектом, который как бы удваивается самим этим наслаждением» (Фрейд, 1973, с.42). З. Фрейд полагает, что в основе этого самого наслаждения лежит бессознательное стремление человеческого существа к убийству, что и порождает внутренний конфликт у сквернослова, нарушающего табу как некое социальное установление, или общественно-историческую фиксацию некоего объекта как запретного. Интересно в этой связи отметить, что «закон фиксации и асимпотического приближения к запретному действию распространяется на всю историю общества» (Рабан, 1993). Освобождение отрицательной энергии за счет нарушения табу у сквернослова приводит к сохранению внутрипсихической стабильности. При этом наступает состояние удовлетворенности (Фрейд, 1973, с.56). Таким образом, З. Фрейд считает агрессию неизбежным неконтролируемым свойством человеческого поведения, в основе которого лежит бессознательное, хаотичное, иррациональное начало, позволяющее человеку, тем не менее, восстановить нарушенное равновесие.
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12
